В предвыборный период все социологические опросы так или иначе были направлены на выяснение настроений электората. Между тем этот самый электорат — просто совокупность живых людей, настроение которых во многом зависит от того, насколько их психика адаптирована к действительности. Поэтому, хотя речь идет о здоровых в принципе людях, далеко не лишне поинтересоваться профессиональным мнением психиатров об их душевном состоянии.

Само собой разумеется, мы говорим не о тех психиатрах, которые занимаются грубой патологией. Она, конечно, была, есть и, к сожалению, будет. Но это факт медицинской статистики и не более того. А вот социальная психиатрия, которая занимается теми видами психолого-психиатрической патологии, что возникают под влиянием окружающей пациента реальности, может рассказать об общественных настроениях не меньше, чем социология.

В принципе это очевидно. Но до того, чтобы поинтересоваться мнением врачей, дело доходит редко. Психиатров у нас побаиваются не только пациенты: общество, как и отдельно взятый неврастеник, страшится неутешительного диагноза. Подобно пациенту оно боится правды о себе больше, чем тех проблем, которые связаны с его истинным душевным состоянием. Следует признать, что страхи эти небезосновательны. Во всяком случае именно об этом свидетельствуют результаты мониторинга общественного психолого-психиатрического здоровья, который вот уже два десятилетия проводит «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского».

Сделать жизнь значительно трудней

Тот, кто взял на себя труд одолеть школьную программу по русской литературе, должен помнить, что вынесенные в подзаголовок слова принадлежат Маяковскому. Так поэт ответил на предсмертную записку другого поэта — Есенина, написавшего, что «в этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей», и после этого повесившегося. Заочно оппонировавший ему Маяковский не скрывал, что, споря с покойником, выполнял социальный заказ. Сетовал, что у Есенина появились последователи. Вот Маяковский и написал поэтическую отповедь собрату по перу, не справившемуся с задачей деланья жизни. А через некоторое время застрелился сам.

Экскурс в историю отечественной поэзии предпринят не случайно. Хотя большинству это может показаться шокирующим, лучшего маркера для определения социально-психического здоровья, чем статистика самоубийств, не существует. Во всяком случае именно на этом настаивает руководитель Отдела экологических и социальных проблем психического здоровья профессор Борис Положий.

«Эта крайняя форма проявления душевного разлада регистрируется тщательнее всех прочих. Соответственно, в распоряжении специалистов есть достоверная статистика, позволяющая делать выводы, — объясняет Борис Положий. — Благодаря этому у нас есть все основания полагать, что колебания в числе суицидов социально обусловлены». В качестве примера профессор Положий приводит события относительно недавней истории. Те самые пресловутые лихие девяностые. Тогда кривая числа самоубийств резко пошла вверх и к 1994—1995 годам достигла рекордной отметки — 42 суицида на 100 тыс. населения. Именно тогда Россия по этому показателю заняла второе место в мире. И с тех самых пор этого места не покидает. За двадцать лет — с того момента, как кривая суицидов пошла вверх, — добровольно ушли из жизни 800 тыс. человек. Причем в основном это были люди зрелого, но вполне трудоспособного возраста: мужчины лет сорока пяти и женщины пятидесяти с небольшим. При этом следует учитывать, что средний показатель неудавшихся суицидов в четыре раза выше, чем число официально зафиксированных случаев со смертельным исходом.

Правда, Борис Положий подчеркивал, что в последние семь лет проявляли себя положительные тенденции и число самоубийств снизилось до 23,5 на 100 тыс. Но все же это далеко не те значения, при которых социально-психиатрическая ситуация считается приемлемой. Согласно общепринятым нормам, показатель суицидов в более или менее благоприятной социальной среде не должен превышать 20 случаев на 100 тыс. Средний же мировой показатель составляет 14 суицидов на 100 тыс. населения.

Над границей тучи ходят хмуро

Конечно, суициды — это хотя и верный маркер, но не точное отражение конкретной социальной ситуации. Помимо внешних социальных причин, их частота во многом зависит, например, от социокультурных стереотипов. Именно ими объясняют высокую частоту самоубийств среди представителей самых разных социумов, объединенных лишь принадлежностью к финно-угорским народам с их архетипической мифологией или, наоборот, низкую частоту суицидов среди мусульманских народов, для которых гамлетовский вопрос «быть иль не быть» невероятен по своей кощунственности.

К тому же уход из жизни — это все же, к счастью, редкое проявление душевного кризиса. А вот так называемые пограничные расстройства психики — неврозы, устойчиво сниженное настроение, психическая дезадаптация, сопровождающаяся целым букетом телесных недугов, наоборот, встречаются куда чаще. Но только вот в чем проблема — они плохо поддаются учету. Либо люди сами не спешат обратиться к врачу, опасаясь, как уже говорилось, и вердикта, и самого процесса лечения. Либо, измучившись, в конце концов обращаются к тем, кто гарантирует анонимность. А зачастую, приняв следствие за причину, пациенты идут к врачам общего профиля или специалистам по внутренним болезням. И те долго и безуспешно лечат им, к примеру, язву желудка, не пытаясь адресовать больного к коллегам-психиатрам. Вот почему об адекватном учете «пограничных» больных и речи быть не может. Вместе с тем, по словам Бориса Положего, полевые обследования отдельных групп населения свидетельствуют о том, что пограничными расстройствами психики страдают порядка 20% из всех, кто попал в поле зрения врачей.

Конечно, прямо экстраполировать этот показатель на все население было бы некорректно. Но все же то, что среди практически здоровых с точки зрения официальной статистики людей, каждый пятый нуждался в помощи психиатра, — это впечатляет. О тесной связи пограничных состояний и социальной дезадаптации говорилось давно и не единожды. Одним из первых, кто поднял и развил эту тему, был руководитель отдела пограничной психиатрии ГНЦ им.

Сербского, член-корреспондент РАМН Юрий Александровский. Именно им был введено в профессиональный обиход такое понятие, как социально-стрессовое расстройство.

«В начале девяностых к нам стало приходить много больных, у которых то или иное пограничное состояние — невроз, аффективное расстройство со стойким нарушением эмоционального статуса, психосоматическое заболевание — сформировалось на фоне очевидных социальных стрессов, — рассказывает профессор Александровский. — Среди наших пациентов выделилась группа больных, ставших таковыми в результате крушения идеалов или общепринятых иллюзий, утративших прежний социальный статус, испытывающих острое ощущение утраты собственных достижений. Зачастую это были бывшие партийные работники, хозяйственники или руководители оказавшихся никому не нужных предприятий. Социальные потрясения тех лет стали их личной драмой, которая, в свою очередь, стала причиной болезни. Именно болезни, которая, как ей и положено, без надлежащего лечения усугубляется и приводит к патологическому изменению личности».

Поскольку в роли «лишних людей» сперва выступили представители ушедшей социально-политической фармации, идея о выделении их заболевания в пусть условную, но все же отдельную группу была встречена прохладно. Надо отдать должное профессору Александровскому, который не стал отказываться от наблюдения за социальной обусловленностью пограничных расстройств в угоду тогдашней политической моде. И со временем обнаружилось, точнее, клинически подтвердилось, что у каждого времени свои «лишние люди».

«Сейчас довольно много молодых или зрелых людей страдают социально-стрессовым расстройством потому, что не видят жизненной перспективы. Зачастую это весьма образованные и вполне трудоспособные люди. Но их тип личности не вписывается в нормы сегодняшней социальной модели поведения, ведущей к тому, что принято считать успехом», -— поясняет Юрий Александровский.

На вопрос, каким же психическим статусом надо обладать, чтобы не оказаться в такого рода ситуации, профессор пояснил, что в меньшей степени его пациентами рискуют стать гиперстеники. И, полагая, что высказался слишком академично, уточнил, что имеет в виду пробивных и даже нахрапистых людей.

Любопытно, не правда ли: ведь те самые утерявшие свой социальный статус красные директора и партийцы, до того как стать пациентами, были именно такими. Пробивными и нахрапистыми. И помогло это им?

Кольцевая композиция

Наверное, нет ничего странного в том, что все постепенно возвращается на круги своя. Это можно называть обратной стороной социальной стабилизации. Плохо только, что стабилизируется (читай, возвращается) устойчивое социально-психологическое неблагополучие, которое все, его переживающие, по традиции всеми силами пытаются скрывать. Хотя скрыть невозможно — только замаскировать. Если человеческий организм маскирует длительный негативный психологический стресс тем или иным соматическим расстройством, то человек пытается замаскировать его тем или иным девиантным, то есть отклоняющимся от общепринятой нормы, поведением. Которое в большинстве случаев сопряжено со злоупотреблением спиртным. О вкладе алкоголизации в злокачественное течение социально обусловленного психического расстройства говорил и профессор Александровский, и его коллега профессор Положий. Если в случае с пограничным расстройством это может обернуться практически необратимым разрушением личности, то чем это заканчивается при наличии суицидальных склонностей, объяснять не надо.

Вообще с алкоголизацией и алкоголизмом все понятно. Кроме того, что с ними делать. Сейчас продолжается очередная антиалкогольная кампания. Чем кончилась предыдущая — вспоминать неинтересно.

Зато будет небезынтересно узнать, что наш так называемый спад числа суицидов вернул нас к ситуации семидесятых годов прошлого века. Если это называется «прогресс», тогда что же называть регрессом?

Аптечные полки полны успокоительных, которые сейчас гораздо популярнее, чем недавно были популярны витаминные комплексы или БАД для снижения массы тела. Практикующие врачи, причем врачи общего профиля, говорят, что к ним все чаще обращаются пациенты с просьбой выписать транквилизатор или антидепрессант. Конференции в Интернете полны обсуждения истинных и мнимых достоинств препаратов этих групп. Государство ужесточает отпуск таких препаратов. Мы опять идем по давно проторенной дороге.

Столь же неновы и предложения медиков. Исполняющий обязанности директора ГНЦ им. Сербского Зураб Кекелидзе по-прежнему уповает на то, что общество обратит внимание на проблемы психического здоровья. Верит в то, что этим займется и государство. Гордится тем, что его институт выигрывает в тендерах по разработке программ психолого-психиатрической помощи и профилактики. И это правильно.

Но ведь мы только что были свидетелями того, как с уст чиновников всех рангов не сходили упоминания о национальном проекте «Здоровье». Прежде чем мы успели разобраться, в чем он заключается, его забыли. Поэтому, как это ни досадно психиатрам, даже если им удастся добиться внятной и продуманной госпрограммы, предусматривающей конкретные меры по профилактике и помощи страдающим теми или иными формами социально обусловленной психопатологии, где гарантии, что она не забудется?

Забывчивость такого рода — это тоже что-то с головой. Только вряд ли из области психиатрии.