Еженедельник 2000 — Форум — Антонина ЦИМБАЛЮК
За событиями, происходящими в России, сегодня внимательно следят во всем мире. Многим они напоминают ситуацию 2004-го в Украине. Но российский политолог и эксперт в области информационных войн Игорь Панарин уверен: такие параллели справедливы лишь отчасти. О том, что общего между Майданом и Болотной, чем грозит России политическое противостояние и какую роль может сыграть Украина в формирующемся Евразийском Союзе, — в интервью с ним.

— В Украине всегда с большим интересом наблюдают за происходящим в России. Многие после массовых выступлений российской оппозиции проводят параллели между Украиной 2004 г. и Россией 2012-го. Находите ли вы что-то общее между Майданом и Болотной, можно ли их сравнивать?

— Да, можно, и это один из сценариев. Я сторонник теории внешнего вмешательства, которая базируется на том, что власть допустила ошибки. Ведь что получается? Тогда события в Киеве оказали большое влияние на внутриполитическую ситуацию в России в том плане, что власть приняла ряд решений, которые, казалось, сделают невозможным «украинский» сценарий у нас. Но готовились-то к ситуации 2004 года, а на дворе уже был 2011-й.

За это время произошли глобальные изменения, в том числе в интернете. К примеру, в 2002 г. в России, согласно официальной статистике, было 10 млн. пользователей сети, а в 2012-м — уже 60 млн., то есть количество выросло в 6 раз. Власть недооценила то, что появился совершенно новый ресурс. Оказалась неверной также и ставка на действия, осуществляемые некоторыми кремлевскими чиновниками. Потому что система подготовки различных молодежных движений, которые поддерживают партию власти, заключалась только в том, чтобы выйти в определенное время на определенные митинги.

— Вы имеете в виду «Наших» и «Молодую гвардию»?

— Да, «Наших» и другие. Они выполняли функцию занятия площадей, но не содержания. Ну и третье, конечно, интернет-сфера была полностью проиграна. И это странно, потому что люди, которые занимались в Кремле этим направлением, казалось, разбираются в информационных технологиях.

Но в декабре прошлого года стало ясно, что в интернете практически нет поддержки власти. Уточню: одновременно с «украинским» сценарием в России стал развиваться и ливийско-сирийский. Потому что весной 2011 г. в арабских странах по сути впервые были применены принципиально новые технологии, связанные с сетью интернет.

Причем и в Ливии, и в Сирии именно блогеры в 90% случаев не были гражданами этих стран или вообще арабами. С территории США, Великобритании разные правозащитные организации выдавали мощные потоки информации, к которой власти ни в Тунисе, ни в Ливии, ни в Сирии оказались не готовы.

Казалось бы, этот этап 2011-го будет оценен нашей властью, но его совсем не заметили, и в декабре в России возникла принципиально новая ситуация. Она оказалась для Кремля шоковой, потому что эти интернет-демонстрации были совершенно неожиданными. Примерно 80% митингующих, так называемая несистемная оппозиция, пришли на митинги по призыву с Фейсбука. Это, можно сказать, и есть фейсбук-революция.

В итоге Кремль принял новые правильные кадровые решения. Главой Администрации Президента РФ стал Сергей Иванов (с 2001-го по 2007 гг. — министр обороны. — Ред.), а Владислава Суркова (зампредседателя правительства с мая 2008-го по декабрь 2011-го, автора концепции суверенной демократии. — Ред.) заменил Вячеслав Володин.

Они кардинально изменили тактику власти, что на сегодняшний день представляется абсолютно разумным. Но в общем возникает вопрос о предыдущем курсе, насколько он был эффективен, осознан и правильно ли реализовывался.

Володин делает ставку не на собираемое молодежное движение, а на профсоюзы, прежде всего на работников военно-промышленного комплекса. В основном это бюджетники. Эта тактика в условиях ограниченного времени оказалась абсолютно верной, потому что митинг на Поклонной горе собрал около 140 тыс. чел. Митинг подвергся критике, мол, часть людей туда каким-то образом свезли. Видимо, такие факты были, но результат все-таки есть.

— Как приверженец сценариев внешнего вмешательства, вы наверняка понимаете, что их можно разыграть при наличии определенных предпосылок, настроений в обществе. Когда же, по вашему мнению, Россия изменилась: после 4 декабря 2011 г. или до?

— Эти изменения происходили в течение последних нескольких лет, но не были должным образом индикатированы, не было верной реакции. То есть информационная политика была в духе позднесоветского периода, модернизирована интернет-технологиями, но все равно сильно страдала. И в итоге, помимо внешнего сценария, проявились и объективные предпосылки.

Внешний сценарий заключается в том, чтобы использовать группу российских либералов, крайне немногочисленную, которые, если б не было других социальных групп, могли бы вывести на улицы 2—3 тыс. чел., и, в общем-то, все.

Теперь же мы видим соединение людей, которые ненавидят друг друга. Они все разные. В Петербурге, например, между двумя группами оппозиционеров произошли рукопашные бои, вот такая ненависть. И после этого было объявлено, что вместе на демонстрации они больше никогда не выйдут. Поэтому в Москве во время последнего шествия на Болотной их сознательно разделили на колонны, которые шли на дальнем расстоянии друг от друга.

В этом смысле феномен внешнего участия заключается именно в том, что внешним игрокам надо всего лишь быть координирующим звеном. Я бы выделил среди них две фигуры: Майкл МакФол, новый посол США в России, и Михаил Горбачев. Горбачев был раньше и смог создать платформу, которая заключается в мощном информационном сопровождении. А МакФол десятилетиями создавал систему грантовой поддержки, в 90-х был руководителем российского бюро Национального института демократии, знаменитого и в Украине. Сейчас он стал таким координирующим звеном для разрозненной оппозиции, дескать, вы сейчас пока не ругайтесь, вместе действуйте, а дальше разберемся.

— И все-таки сегодня такую разную российскую оппозицию объединяют еще и простые требования: либерализация избирательного законодательства, допустить к участию в избирательной кампании представителей несистемной оппозиции, проведение честных выборов...

— Я бы все-таки разделил тех, кто стоит на трибуне, и десятки тысяч людей, которые вышли на митинги. У них разное восприятие происходящих событий. Например, на проспекте Сахарова многих выступающих, в том числе и гламурную Собчак, освистали. Это показывает разнородность этой массы. У них даже нет единой платформы. Я бы сказал, что этот протест был рожден невнятной информационно-разъяснительной линией власти. Невнятной, начиная с 24 сентября, когда на съезде «Единой России» были приняты соответствующие решения (съезд поддержал кандидатуру Владимира Путина на пост президента России. — Ред.), а информационного сопровождения не было.

Вот эта неудовлетворенность разъяснением, почему именно такие решения приняты, постановка большинства перед фактом, отсутствие кропотливой разъяснительной работы и выросли в протест. А затем появились факты нарушений на выборах в Госдуму. И хотя сегодня уже выяснили, что из 2 тыс. зафиксированных нарушений подтвердились только 10%, на фоне общей неудовлетворенности они стали спичкой, ситуация сдетонировала. А власть не смогла вовремя среагировать. Но, мне кажется, теперь уже найден определенный баланс.

— Митинг в поддержку Путина на Поклонной горе прошел под лозунгом «Не допустим «оранжевую» революцию в России». Но ведь, как показывает украинский опыт, во многом благодаря политическим событиям 2004 г. и тому, как ситуация развивалась позже, нынешний Президент Украины Виктор Янукович и пришел к власти.

— Напомню, экономически Украина тогда оказалась в тяжелейшем положении, был блокирован процесс евразийской интеграции. В 2003-м было подписано Соглашение о Едином экономическом пространстве, и Украина в него входила. После событий 2004 г. этот процесс был приостановлен, и в итоге мы сегодня создали Таможенный союз уже без Украины.

Поэтому цель дестабилизации России, с моей точки зрения, внешняя: не допустить дальнейшей интеграции, максимально ослабить Владимира Путина, а в идеале — вообще отстранить его от власти как единственного интегратора евразийского пространства.

И в этом смысле украинские события 2004-го не случайно упоминались в лозунгах на Поклонной. Это наиболее наглядный и очевидный пример. В 2008 г. Украина потеряла, насколько я помню, 15,9% промышленного производства — это гигантские потери. То есть в результате хаоса Украина была отброшена на длительное время назад. Мы же (россияне. — Ред.) последние 10 лет жили в относительно стабильном варианте развития, и большинство населения не хочет дестабилизации.

— Другими словами, уход Путина равен дестабилизации?

— Конечно. На современном этапе это единственная политическая фигура, способная осуществить евразийскую экономическую интеграцию и сделать Россию мощным центром экономического и политического влияния в мире. Правда, если он ответит на определенные вызовы, избавится от балласта, а именно от части своего окружения. Собственно, протесты не против него самого, а против определенной кадровой политики, которая осуществлялась в последние годы, когда некомпетентные, непрофессиональные люди, близкие ему по каким-то другим критериям, продолжают функционировать во главе госкомпаний или министерств. Это вызывает большое раздражение.

— В своих новых программных статьях Путин объясняет видение того, что предстоит сделать власти в ближайшие годы. Не кажется ли вам, что многое из упомянутого, в частности в экономическом и социальном блоке, за столь долгий срок пребывания у руля можно было реализовать?

— Он сделал самое главное — сохранил государственность. Был подавлен очаг развала страны на Северном Кавказе, в единое законодательное пространство было приведено законодательство регионов. Путин централизовал систему управления, создав федеральные округа. В этом процессе ему надо было опираться на что-то.

Политических партий, по сути в России нет. Даже «Единая Россия» показала полную информационную слабость. Получается, единственная точка опоры — это бюрократия, то есть чиновники разного уровня. Других политических сил не оказалось. В итоге он опирался на бюрократию, чтоб усилить роль государства и сохранить его.

Внешний долг страны при Путине гигантски уменьшился. В 90-е годы мы зависели от кредитов МВФ, из-за чего шли на политические уступки. По сути международного суверенитета не было. Сегодня это все обеспечено, но в ходе становления бюрократия разрослась, стала не очень эффективной и нуждается в модернизации. Вопрос в том, что власть не смогла сама начать этот процесс раньше. Нужно было еще летом 2010 г. начать процесс политической трансформации, а потом уже объявлять о решении. Это была ошибка.

— Но ведь Дмитрий Медведев только и говорил о модернизации, по крайней мере, экономической. С каким, по вашему мнению, результатом он уходит?

— Думаю, что возвращение Путина не было стопроцентным. Во многом это вынужденный шаг. Потому что Медведеву удалось либерализировать судебную и правоохранительную системы, но в инновационных процессах практически результата нет. О «Сколково» как локомотиве инновационного развития сейчас даже не упоминают. Модернизационные идеи в экономике практически заторможены, так и не дойдя до реализации.

— На прошлой неделе в своей загородной резиденции в Горках Дмитрий Медведев встретился с представителями несистемной оппозиции. Обсуждалась необходимость нового порядка регистрации партий. Не поздно ли проводить такие встречи? Ведь до выборов президента РФ 4 марта ни один из лидеров несистемной оппозиции все равно не допущен... Будут ли вообще реализованы обещанные реформы, если тот, кто их обещает, уходит?

— Законы о либерализации избирательного процесса уже внесены на рассмотрение парламента, дальше начнется законодательный процесс. В принципе механизм уже запущен. Не думаю, что будет откат назад.

— Как свидетельствуют результаты соцпросов, Путин может одержать победу уже в первом туре. Разные соцслужбы дают ему от 47 до 58% голосов. Каков ваш прогноз, допускаете ли вы возможность второго тура в принципе?

— Думаю, что правда где-то посередине. Предполагаю, что его рейтинг около 50—51%. Но даже если Путин объективно наберет, условно говоря, где-то 50,25% голосов, то к этим 25 сотым процента сразу возникнет масса вопросов. Зюганов, по всем соцопросам, второй. Но мне сложно представить, чтобы Прохоров во втором туре поддержал Зюганова. Так что тут все ясно.

— Очертите схематически образ современного избирателя Владимира Путина. Какой он?

— Это консерваторы, здравомыслящие люди, которые выступают за сильную государственную власть. И в этом плане часть электората Путина и Зюганова пересекаются. Основной его электорат — работники различных секторов экономики, которые объединены в профсоюзы, ну и, естественно, военно-промышленный комплекс, армия и спецслужбы.

Хотя по пенсионерам были приняты достаточно мощные решения, этот электорат размыт между Путиным, Зюгановым и Мироновым. А вот электорат Прохорова — люди молодые, от 20 до 40 лет, успешные, которые ждут развития своего потенциала. Но я уверен, они не понимают одного: если государство будет слабым, они очень быстро разочаруются. Как это, в общем-то, и произошло на Украине. Многие же разочаровались и в Тимошенко, и в Ющенко. Эти украинские ошибки нам надо учесть и не допустить.

С моей точки зрения, Путин — это единственный кандидат, который может обеспечить такой переход. А переход у нас очень простой — к Евразийскому союзу одновременно в условиях практически краха Европейского Союза. Нам нужен стабильный центр экономического притяжения. Пойдут инвестиции, мощные экономические потоки, которые позволят нам по сути резко улучшить образ жизни.

Однако этого не объясняют, и информационно-идеологическое весло проваливается. За это никто не отвечает. Поэтому необходимо ввести государственную идеологию. Полагаю, Путин сможет доработать на посту только в случае введения такого конституционного понятия. Нужна также разъяснительная и информационная поддержка интеграционных объединений в рамках будущего Евразийского союза.

— Но планы его создания многие, в Украине в частности, воспринимают как реинкарнацию СССР в новом облике. Вы с этим согласны?

— Это и является предметом информационно-идеологического направления. Евразийский союз — это не реинкарнация СССР. Хотя бы потому, что уже в сентябре Новая Зеландия станет членом Таможенного союза (планируется, что в сентябре 2012 г. на саммите стран Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) во Владивостоке официальный Веллингтон присоединится к Таможенному союзу. — Ред.), а следующим будет Вьетнам. То есть создается такой экономический мост-транзит.

— Какова же должна быть роль Украины в данном союзе?

— Она там должна быть. Причем чем быстрее, тем лучше. Это моя точка зрения. Киев, согласно моей модели, это третий центр ЕвразЭС, третья столица после Алма-Аты и Санкт-Петербурга.

— Почему же тогда тема Украины практически исчезла из информационного поля России? О ней либо говорят хорошо, либо ничего. Чаще последнее. Ведь проблем-то меньше не стало. Который месяц на повестке дня цена на газ для Украины, разгораются новые торговые споры вокруг украинских сыров на российском рынке...

— Считаю, что все-таки при Януковиче проблем стало меньше. Проблема Черноморского флота решена, по крайней мере на какое-то время. Газовые вопросы более-менее решаются. Да, идут дебаты, но такого острого противостояния нет. В российском информационном поле сейчас не до Украины. Основной глобальный вопрос — Россия как новый центр силы.

Интервью записано в рамках Международного медиафорума «Четвертая власть» (Fourth Estate), который проходил в Страсбурге (Франция) с 20-го по 22 февраля.

Страсбург (Франция)
Антонина ЦИМБАЛЮК